| |
|
| | | | | | | | | | | | | | | | | | | | | | | | | ||||||
Сайт Успенского Кафедрального собора находится по адресу: http://astrsobor.ru/ | ||||||||||||||||||||||||||||||
 | ||||||||||||||||||||||||||||||
 |  | |||||||||||||||||||||||||||||
 |  | |||||||||||||||||||||||||||||
 |  |  |  |  |  |  |  | |||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| | |
Отец Димитрий Андреевич Стефановский родился в 1863 году в селе Масловка Усманского уезда Тамбовской губернии в семье священника. По окончании Тамбовской духовной семинарии был рукоположен в сан дьякона, а позже, - и священника, и проходил служение в различных приходах Тамбовской епархии. В 1909 году, 22 июня, был принят на службу в Астраханскую епархию и определен на священническую вакансию к Покровской церкви села Средне-Ахтубинского Царевского уезда. 18 сентября 1911 года утвержден в должности законоучителя второго начального училища села Средне-Ахтубинского. 14 марта 1912 года удостоен награждения наперсным крестом. 23 апреля 1915 года перемещен к Смоленской церкви села Камызяк Астраханского уезда. 15 июня 1915 года утвержден в должности законоучителя Камызякского мужского начального училища. 14 мая 1916 года перемещен на предпоследнюю священническую вакансию при Успенском кафедральном соборе г. Астрахани. С собором у о. Димитрия была связана большая часть времени его служения в Астрахани - 7 лет. Служа в Успенском соборе, о. Димитрий вошел в ближайшее окружение Астраханского архиепископа Митрофана (Краснопольского), назначенного на Астраханскую кафедру 11 июля 1916 года. Первое впечатление от знакомства с этим архиереем напугало очень многих из астраханского духовенства, в том числе и о. Димитрия. Но ненадолго. "Я поначалу боялся его, - рассказывал позже о. Димитрий, - уж очень строгим мне казался, а потом, узнав его ближе, убедился, что владыка ласков и добр. Бывая часто по долгу службы в архиерейском доме, я все ближе знакомился с
личной жизнью владыки, и все больше убеждался в том, что владыка прост и гостеприимен. Узнал и еще одну его черту - он много молился, каждый день был за литургией в крестовой церкви. Он очень рано вставал и до литурги Духовное понимание между владыкою Митрофаном и о. Димитрием установилось не сразу, были незначительные трения и искушения, которые, по промыслу Божию, привели их к духовной близости и единству в мыслях. Отец Димитрий вспоминал впоследствии, как он в чем-то провинился по службе, что вызвало замечание со стороны владыки, которое он сделал в повышенном, раздраженном тоне. "Я обиделся, - говорил о. Димитрий, - владыка понял это, и, переменив тон, взял меня за руку, посадил в кресло, сел рядом со мною, и с мягкой грустью заговорил: "Сам я знаю, что кажусь всем людям строгим, и часто думаю, что это за отвратительная черта? Но всегда успокаиваю себя тем, что это вовсе не суровая строгость, а скорее строгая задумчивость. Если бы вы знали, как суровы и безжалостны были мои детские и отроческие годы! Сколько человеческой гадости мне пришлось узнать. Сколько обид, унижений, огорчений перенести! И вот с ранних лет легла на мое лицо печать задумчивости, и никак не могу справиться с нею". Доверительность в отношениях между архиепископом Митрофаном и о. Димитрием помогла им во взаимоотношениях. Владыка почувствовал в этом искреннем, честном и порядочном человеке настоящую опору и впоследствии доверял о. Димитрию ответственные и важные поручения. Сам о. Димитрий ревностно помогал своему архиерею во всех его начинаниях, видя в нем истинного защитника веры Православной в столь тяжкое и смутное для Церкви время.
Внутренний вид верхнего храма Успенского собора г. Астрахани После трагических событий января 1918 года, когда красноармейцы ворвались в Успенский собор и похитили часть церковных ценностей, владыка Митрофан поручил о. Димитрию важное и ответственное послушание. 5 февраля он был назначен на должность ключаря Успенского собора, тем самым ему поручалось охранение находившихся здесь церковных ценностей, которые представляли немалую материальную, а также великую духовную и историческую ценность. Тогда
же о. Димитрий становится духовным стражем у святых мощей священномученика Иосифа митрополита Астраханского, причисленного на Православном соборе Русской Православной Церкви, 5/18 апреля 1918 года, к лику святых. Жил о. Димитрий в то время со своей семьей в церковном доме причта Успенского собора, располагавшемся в кремле (сейчас музыкальная школа №1). Дом для священнослужителей Успенского собор, где жил о. Дмитрий Стефановский После январских событий 1918 года часть этого дома была занята под казармы расквартированных в кремле воинских частей, и семьям живущих здесь священнослужителей пришлось сильно потесниться. А после расположения в октябре 1918 года в кремле штабных
организаций XI армии и реввоенсовета фронта, соборных священнослужителей с их семьями вообще выселили из их дома. Бедные скитальцы на время приютились в здании богадельни для духовенства (сейчас музыкальное училище).
Здание Епархиальго дома призрения, где на некоторое время нашел пристанище о. Дмитрий Стефановский с семьей Сразу же после изгнания соборного духовенства, военные власти приступили к "осаде" архиерейского дома, требуя от архиепископа Митрофана освобождения этого помещения. Но владыка категорически отказался выполнить их требование. Тогда помощник коменданта кремля А.И. Иванов стал без согласия владыки занимать комнату за комнатой, перекрыв ему всякое общение с внешним миром. У близких к архиерею людей возникла мысль, что владыка стал узником в своем собственном доме, и что ему угрожает прямая опасность. О. Димитрий Стефановский так рассказывал об этом: "Мы считали владыку узником, когда он был лишен возможности выхода из кремля ... и к этому были большие основания. В это время А.А. Жданов передал протоиерею Николаю Пальмову, что его, Жданова, дочь - Елена Андреевна Туманова, служившая секретарем у председателя реввоенсовета Шляпникова, была свидетельницей следующего. В кабинет Шляпникова пришел комендант кремля Казаков с каким-то докладом, в конце которого речь зашла об архиерейском доме. "И чего мы церемонимся с архиереем. Ведь это отъявленный монархист, делец царской Думы. Он устроил громадную демонстрацию в феврале под видом крестного хода. Ведь это был смотр контрреволюционных сил, а мы, как дураки, смотрим на это сквозь пальцы. Давно его надо к стенке". Передавая отцу этот казаковский демарш, Елена Андреевна советовала убедить владыку в необходимости немедленно уехать из Астрахани. От протоиерея Николая Пальмова об этом разговоре узнали о. Димитрий Стефановский и прихожанка собора Александра Михайловна Попкова. Испугавшись за жизнь владыки, они сумели как-то пробраться в архиерейские покои, и стали уговаривать архиепископа Митрофана покинуть кремль. О. Димитрий доказывал владыке всю опасность его положения, что среди властей идут о нем угрожающие ему слухи. Владыка же был непреклонен. Тогда Александра Михайловна, не выдержав, бросилась архиерею в ноги, упрашивая его послушаться их совета, и сказала, что ночью к южной стене кремля будет поставлена лестница, и он может спуститься по ней в Александровский сад, где они его будут ждать. Услышав это, владыка вскочил с кресла, и, обращаясь к ключарю, гневно заговорил: "Это вы мне - архиерею - предлагаете позорный план бегства, будто я какой-то преступник. Легче часового уговорить бросить свой пост, чем русского архиерея, по крайней мере, меня. Вы хотите, чтобы я бросил собор, его святыню, и стал бы нарушителем присяги? А что скажет моя паства, узнав, что архиерей бросил все и с позором бежал. Нет. Нет! Я этого не сделаю. Уходите, и не тревожьте меня!" О. Димитрий и Александра Михайловна видели, что владыку уговорить невозможно, и решились было уходить, как в дверях кабинета появился келейник и знаками стал вызывать к себе ключаря. О. Димитрий вышел и, вернувшись минут через пятнадцать взволнованный и бледный, стал что-то говорить владыке. Владыка перекрестился, и принялся одевать рясу и клобук, и через несколько минут вышел вместе с сопровождавшими его через ранее закрытый, а теперь открытый коридор. Взяв с собой о. Димитрия и иподьякона Иоанна, он вошел в собор, где пробыл минут двадцать, молясь у гробницы священномученика Иосифа. После выхода из кремля, владыка благословил всех и вместе с ключарем отправился к ректору семинарии протоиерею Николаю Летницкому, у которого и поселился. О. Димитрий, вспоминая эти события, позже рассказывал: "Пока мы уговаривали владыку покинуть кремль, военные власти решили выселить его принудительно, и приказали коменданту кремля связать архиерея и в таком виде выселить. Мы с келейником увидели в коридоре А.И. Иванова, который объявил нам, что он вызвал четырех солдат, и сейчас будет приводить в исполнение решение военного командования. Еле-еле мы уговорили его дать часовую отсрочку, чтобы еще раз попробовать уговорить владыку покинуть дом. Он согласился, а я поспешил к владыке, и дело было урегулировано мирным путем, владыка без единого возражения покинул свои покои". После трагических событий мартовского восстания 1919 года, когда властями было казнено немало священно- и церковнослужителей, над архиепископом Митрофаном опять сгустились тучи. Особенно опасность усилилась после того, как владыка, служа на праздник Благовещения (7 апреля) в Благовещенском женском монастыре, в своей проповеди коснулся "погибших в результате ненужных и бесполезных действий гражданских властей" и после литургии отслужил панихиду "по невинно убиенным". Сознавая эту опасность о. Димитрий и другие любящие архиерея чада решили снова его спасти. В конце марта, в самом конце страстной недели, к владыке Митрофану явилась целая делегация и повела с ним разговор о необходимости немедленного выезда из города. "Я, - говорил о. Димитрий, - и о. Николай Пальмов стали доказывать владыке крайнюю опасность дальнейшего пребывания его в городе. Я взял на себя смелость и сказал: "Владыка, нам подлинно известно, что среди военных есть лица, требующие вас "к стенке". Вам нужно немедленно, именно сейчас, оставить Астрахань. Мы приготовили вам дощаник, на него уже погружена семья о. Иоанна Саввинского. Вас там ждут. Завтра может быть уже поздно будет". И снова, как и в первый раз, владыка рассердился: "Вы предлагаете мне побег, и это в то самое время, когда у нас на глазах
расстреливают невинных наших братьев. Нет, я никуда не уеду от своей паствы, на моей груди Крест Спасителя, и он будет мне укором в моем малодушии. Хочу спросить и вас: почему вы не бежите? Значит, вы дорожите своей честью больше, чем я должен дорожить своим апостольским саном? Знаете, я совершенно чист и ни в чем не виновен перед своей родиной и народом". Мы ушли от владыки, положась во всем на волю Божию".
Проповедь, составленная о. Дмитрием Стефановским (из документов изъятых при обыске) В это время на о. Димитрия легли совсем нелегкие обязанности по настоятельству в Успенском соборе. Имя настоятеля собора протоиерея Иоанна Саввинского, примерно, с мая 1919 года исчезает из всех официальных документов и переписки, и его заменяет соборный ключарь о. Димитрий Стефановский. Судьба о. Иоанна, к сожалению, пока не известна: то ли он в то время скончался, то ли бежал из Астрахани вместе со своей семьей, то ли стал жертвой репрессий со стороны властей (в одном деле Астраханского УФСБ упоминается о казни летом 1919 года 10 священников в г. Астрахани, без указания имен). О. Димитрий, не имея настоятельского звания, так и оставаясь в должности соборного ключаря, настоятельствовал в Успенском соборе вплоть до 1923 года. В мае 1919 года о. Димитрий был занят очень важным делом - подготовкой к торжественному прославлению священномученика Иосифа, митрополита Астраханского. Торжественная служба была назначена на 24 мая, и требовалось подготовить собор к этому важному событию. Осложняло ситуацию отношение военных властей к проведению богослужений в Успенском соборе. Еще в конце 1918 года военные власти затруднили вход верующим в кремль. Введена была система пропусков, и каждый желающий попасть в собор должен был идти за пропуском к коменданту кремля. Мало того, желая воспрепятствовать проведению торжеств прославления священномученика Иосифа в Успенском соборе, военные власти накануне - 23 мая, вообще закрыли доступ в кремль. Просьбы и уговоры не имели последствий. Тогда архиепископ Митрофан благословил провести торжественное богослужение в близлежащем к кремлю Знаменском храме. 24 мая отсюда после окончания литургии отправился к кремлю, к покоящимся в Успенском соборе мощам священномученика Иосифа, крестный ход. Но у входа в кремль, у Пречистенской колокольни, он был встречен огнем из винтовок и пулеметов. Это были очень скорбные дни для о. Димитрия. Вскоре за этой скорбью наступила новая. 7 июня 1919 года в канун праздника Святой Троицы был арестован архиепископ Митрофан. Одновременно вместе с ним был арестован и Управляющий Иоанно-Предтеченским монастырем епископ Леонтий (фон Вимпфен). Их обвинили в организации контрреволюционного заговора с целью отравить цианистым калием высшее военное командование и личный состав воинских частей. Соборный причт сразу же принялся за поиск путей к освобождению заключенных архиереев. Нашли доступ к М.Л. Аристову - командиру 156 -го полка, видному представителю военного командования в Астрахани. Прихожанин собора доктор Романов, через своего товарища доктора А.А. Каплина, встретился с Аристовым (шурином Каплина), и просил его о содействии через Кирова (председателя реввоенсовета). Аристов обещал поговорить, но на другой же вечер дал отрицательный ответ. По словам Романова, Аристов не решился говорить с Кировым, а с Атарбековым (председателем Астраханской ЧК) считал разговоры бесполезными, зная его жестокую натуру и вероломство. Но он беседовал со следователем, и тот ему сказал, что архиепископы ни в чем не виноваты, и что допрос их, по указанию Атарбекова, ведется лишь в области их церковной деятельности. Аристов упрекал обоих архиереев в том, что они не учли обстановки и пошли на определенный риск, оставаясь в почти осажденном городе. От Аристова соборяне узнали фамилию следователя, по словам о. Димитрия фамилия его была Цепляев. По совету о. Димитрия председатель церковного совета Дмитрий Пряхин и член совета Иоанн Ивлиев встретились со следователем, который полностью подтвердил слова Аристова о невиновности узников, и советовал немедленно ходатайствовать за них. К Атарбекову идти никто не решался. Само имя этого человека внушало ужас среди астраханцев.
Рассказывают, что когда он шел по улице, прохожие прятались в первые попавшиеся ворота. О. Димитрий, видя это, сумел убедить и вдохновить соборного старосту Д. Пряхина отправиться к Атарбекову. О. Димитрий и сам готов был отправиться в ЧК, но он знал с какой ненавистью относится Атарбеков к духовенству, потому его миссия с самого начала была бы безуспешна. Таким образом, укрепленный им Пряхин отправился к Атарбекову. Несмотря на его страхи, председатель ЧК встретил его спокойно, и, выслушав, спросил: "Уверены ли верующие в невиновности архиереев и ручаются ли они за то, что они будут вести себя по-церковному, и не будут вмешиваться в политику". Пряхин поручился за архиереев, на что Атарбеков сказал, чтобы он принес ему письменное ходатайство. При выходе из коридора Пряхин столкнулся с архиепископом Митрофаном, который сказал соборному старосте: "Хлопочите, я чист и ни в чем не виновен - вы за меня краснеть не будете..." В тот же вечер на квартире о. Димитрия было составлено письменное ходатайство в духе требований Артабекова. В нем в частности говорилось по отношению к архиепископу Митрофану: "По правилам нашей православной веры Церковь не может оставаться без правящего Церковью Епископа. И данное непонятное заключение управителя нашей Церкви породит всевозможные кривотолки, а быть может, и крайне неожиданные последствия во всей Астраханской епархии. Поэтому усиленно просим отпустить из-под стражи архиепископа Митрофана на наши поруки, которого обязуемся представить власти во всякое время для снятия допроса. Если по каким либо возведенным на него обвинениям он подлежит суду, то мы покорнейше и усиленно просим судить предстоятеля всей Астраханской православной церкви воистину народным судом в присутствии членов церковно-приходского совета церквей города Астрахани". Под заявлением кроме о. Димитрия и церковного старосты подписалось еще 13 членов соборного церковного совета. Пряхин отнес это заявление Атарбекову, но тот на этот раз встретил его с криком, и выгнал со словами: "Бери свою бумагу и уходи, и не попадайся мне на глаза. Если еще придешь, то я расстреляю сначала Митрофана, а потом тебя". Пряхин с ужасом выбежал на улицу. На Сапожниковском мосту его ожидал о. Димитрий. Увидев бледного и дрожащего старосту, ключарь понял, что его миссия закончилась безуспешно. Надежды на освобождение архиереев почти не осталось. 6 июля 1919 года пришла скорбная весть о казни архиепископа Митрофана и епископа Леонтия. Архиереев расстреляли ночью во внутреннем дворике Астраханского ЧК (сейчас Кировский райвоенкомат). Весть о смерти архиепископа Митрофана потрясла всех верующих астраханцев. Соборяне в слезах и страхе бросились в ЧК просить выдать им останки владыки. Мать архиепископа Митрофана в истерике кинулась в ноги часовому, чтобы её пропустили к Атарбекову, но её безжалостно прогнали. Единственное, что показали соборянам - это повозку, наполненную телами под рогожей, и стоящую во дворе на солнцепёке. По словам часовых, всех расстрелянных в застенках ЧК должны были похоронить на свалке за городом, на Собачьем бугре. От этого известия сердца верующих еще больше разрывались от горя. Но по милости Божией о. Димитрий и Иван Ивлиев нашли выход. Они разыскали извозчиков, на которых лежала обязанность перевозки мертвых тел, и под большим секретом, за огромные деньги, уговорили их доставить тела расстрелянных архиереев в условленное место. Извозчики, пойдя на это, поставили только условие, чтобы погребение убиенных было совершено без огласки до наступления рассвета. Около часа ночи, когда город уже заснул, извозчики принялись за свою работу. Их повозки потянулись за город. Около Красного моста одна повозка на миг остановилась, с неё быстро сняли двух покойников и переложили в ожидавшую телегу. Около Покрово-Болдинского монастыря за городом уже была вырыта могила, и здесь ждали люди. Когда телега прибыла на место, тела архиереев быстро переоблачили, сняв окровавленное белье. Так как из-за спешности погребения невозможно было найти архиерейское облачение, обоих архиереев облачили в священнические одежды. О. Димитрий снял с себя наперсный крест и одел его на архиепископа Митрофана. Он же служил и панихиду. Все собравшиеся здесь тихонечко подпевали ему, трогательно прощаясь с новопреставленными. Вечную память пели, когда уже занималась заря. Первым в могилу положили епископа Леонтия, а сверху архиепископа Митрофана. Обоих завернули в простыни, и без гробов предали земле, сделав на могиле лишь небольшой холмик. Вообще погребение расстрелянных архиереев было актом большой смелости со стороны о. Димитрия. Так как, узнай об этом власти, соборный ключарь тут же был бы арестован и расстрелян. Но о. Димитрий был очень бесстрашным человеком, что отмечали все знавшие его люди. Сколько раз он смотрел смерти в лицо, и она всегда обходила его стороной. Впоследствии о. Димитрий часто приходил на заветную могилку. Сначала тайно, а потом, когда здесь в начале 20-х годов поставили памятник, и явно, служа панихиды. Он очень почитал архиепископа Митрофана, сохраняя в своей душе светлый его облик, как пример для подражания. Позже, когда не раз приходилось вступать на защиту Святой Православной Церкви, о. Димитрий, воодушевленный примером владыки Митрофана, смело, не щадя живота своего, вступал в бой с врагами Церкви. Зная о. Димитрия как самого преданного владыке Митрофану пастыря, мать священномученика - монахиня Анастасия передала ключарю, как самую заветную святыню - келейную икону своего сына - образ Божией Матери "Умиление", на обратной стороне которой была надпись "Смиренный инок Митрофан". О. Димитрий хранил эту икону до самого своего ареста в 1929 году. После его кончины, приемная дочь о. Димитрия - Елизавета, по его завещанию, отвезла эту икону в Киев, в Михайловский Златоверхов монастырь. В обители эта икона хранилась до самого её закрытия в 60-х годах. После расстрела архиепископа Митрофана, несколько месяцев Астраханская епархия находилась без архипастырского окормления. Только в октябре 1919 года Святейший Патриарх Тихон рукоположил во епископа Енотаевского (викария Астраханской епархии) Анатолия (Соколова), назначив его временно управляющим Астраханской епархией. До его прибытия в Астрахань всеми епархиальными делами руководил созданный епископом Леонтием Союз религиозных общин, представлявший из себя собрание представителей от городских церковных приходов. Приехавший в конце ноября епископ Анатолий восстановил и созданный еще при архиепископе Митрофане Временный Епархиальный совет, который занимался всем епархиальным делопроизводством. Делопроизводителем или секретарем этого совета, был назначен о. Димитрий Стефановский. Практически все епархиальные дела решались с его участием. В конце 1919 года, благодаря старанию о. Димитрия, была разрешена ситуация с православными храмами, находящимися на территории кремля. После многочисленных настойчивых ходатайств соборного церковного совета, военные власти разрешили проводить богослужения в Успенском и Троицком (зимнем) соборах. Вплоть до 1922 года здесь все было спокойно. В 1922 году началась кампания по изъятию церковных ценностей. Вслед за воззванием Святейшего Патриарха Тихона от 28 февраля 1922 года, в котором отвергалась всякая возможность сдачи использующихся в богослужении предметов, в Астрахани 23 марта было опубликовано воззвание Управляющего Астраханской епархией епископа Анатолия (Соколова), в котором также говорилось: "Я не допускаю, чтобы среди церковных советов нашлись такие церковные деятели, которые под влиянием духа времени устроили бы из церковных ценностей то, с чем не может помириться совесть верующего человека и его религиозное чувство. Во избежание сего, считаю священным долгом своим предостеречь церковные советы, чтобы они не делали уступок, на их взгляд якобы несущественных, чем не обесправили бы люди нашей Церкви Божией, не причинили ей болезней и страданий, не лишили бы ея красоты благолепия, не нанесли ущерба уставности в отправлении церковных богослужений". Исходя из этого, о. Димитрий Стефановский ревностно поддерживал позицию епископа Анатолия. На собрании церковного совета Успенского собора, ключарь зачитал воззвание владыки и заявил, что ни в коем случае нельзя сдавать церковные богослужебные сосуды, что противоречит канонам Церкви. О. Димитрия горячо поддерживал и соборный староста Д.И. Пряхин, который возражал не только против сдачи церковных сосудов, но и против снятия и сдачи риз с икон. "Церковь - невеста Христова, и раздевать её нельзя", - заявил он. Другим ревностным помощником о. Димитрия в защите церковных ценностей был профессор Астраханского Госуниверситета Алексей Афанасьевич Дмитриевский. До революции он преподавал в Киевской духовной академии, был автором многих фундаментальных церковно-исторических трудов, а в 1918 году, после закрытия академии, вернулся на родину, в Астрахань, где преподавательскую деятельность совмещал с должностью псаломщика в Успенском соборе. По просьбе епископа Анатолия, А.А. Дмитриевский осматривал ценности всех церквей города Астрахани на предмет отделения тех, которые представляли археологическую древность. Этим намеревались спасти от переплавки хотя бы часть церковных ценностей. В Успенском соборе предметом особой заботы, как о. Димитрия, так и профессора Дмитриевского, была соборная ризница, это богатейшее собрание церковных ценностей, представлявших не столько материальную, сколько духовную и историческую ценность. Если часть членов церковного совета собора и согласны были на сдачу многих предметов из соборной ризницы, то профессор Дмитриевский всячески настаивал на их сохранении. Чтобы хоть как-то избежать изъятия церковных сосудов и предметов из соборной ризницы, соборный церковный совет решил организовать в соборе тарелочный сбор, а также во время воскресных и праздничных служб собирать в пользу голодающих. О. Димитрий за каждым богослужением призывал верующих жертвовать какие у них есть серебряные вещи, чтобы избежать изъятия церковных ценностей. 25 марта Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей объявила о "неделе изъятия церковных ценностей", но неделя эта закончилась полным провалом. Председатель Губкомиссии Ларионов обвинил православное духовенство в скаредности, и в том, что оно больше предпочитает говорить горячие проповеди о голодающих, чем помогать им. Ларионов только упустил из виду, что эти набранные ценности были теми последними крохами, которые жертвовали верующие астраханцы, чтобы спасти свои храмы от разграбления. Надежда была еще велика, что власти не посмеют тронуть церкви. Но никто еще не догадывался, что все эти разговоры о добровольной сдаче ценностей являются лишь прелюдией к настоящему изъятию, которое намеревались провести беспощадно и без всяких оглядок на верующих. Комиссия по изъятию церковных ценностей под руководством Ларионова проработала два с половиной месяца, и работа её была признана весьма слабою. Был назначен новый глава комиссии - бывший прокурор Сапрыкин, которому поручалось произвести дополнительное изъятие церковных ценностей. Это дополнительное изъятие было объявлено заданием, которое комиссия должна была произвести в кратчайшие сроки. Всем церковным советам в приказном порядке было предложено предоставить в комиссию описи всех имеющихся у них церковных ценностей, не исключая церковные сосуды. До 10 июля было изъято дополнительно церковных ценностей: 130 пудов серебра с множеством драгоценных камней, из которых большую часть (100 пудов) составляли ценности из соборной ризницы. Одновременно с изъятием было возбуждено 23 уголовных дела по обвинению в сокрытии и хищениях церковных ценностей. Самое громкое дело было о сокрытии церковных ценностей в Успенском соборе. Все участники, проходившие по этому делу, были арестованы, в том числе 8 членов соборного церковного совета и соборный ключарь протоиерей Дмитрий Стефановский. Все они обвинялись и привлекались к суду "за значительные злоупотребления, за полнейшее несоответствие описей с наличным имуществом, недостачи ценностей и сокрытие их". Так, по словам члена Губкомиссии Терентьева, была организована специальная комиссия из 15-ти человек по проверке наличия ценностей Успенского собора. Ею было обнаружено отсутствие многих ценностей, не внесенных в описи, а также отсутствие нескольких бриллиантов в митре и панагии. Часть церковных ценностей была найдена под шкафом, над алтарем верхнего храма были найдены слитки серебра, несколько камней в иконе Владимирской Божией Матери исчезли совершенно. Вообще сокрытие многих вещей, как признавали сами власти, было лишь неправильным составлением описей. Так, один архиерейский жезл, записанный в описи как медный оказался серебряным, только рукоятка медная; некоторые кресты, записанные серебряными, оказались позолоченными. Отец Димитрий Стефановский объяснил эти несоответствия тем, что опись соборной ризницы первоначально была сделана без участия специалистов, своими силами, причем описывалась только наружность ценности. Ключарь говорил, что уже давно надо было пригласить ювелира, месяца на два, и произвести переоценку всех находившихся в соборной ризнице ценностей. То, что ювелир так не был приглашен, о. Димитрий объяснил отсутствием денег, что никак не могло вызвать понимания у местных властей, недоумевавших: «как это так, в Успенском соборе, чья соборная ризница могла, через реализацию всех своих ценностей, прокормить не менее года всю губернию, не нашлось денег на уплату за работу ювелиру?» Отсутствие же в описях некоторых церковных предметов объяснялось тем, что в Успенский собор поступила богослужебная утварь из упраздненных: Входо-Иерусалимской, Крестовой и Миссионерской, что в калмыцкой степи, церквей. Громкое же дело о сокрытии бриллиантов в соборной ризнице отец Димитрий объяснил просто: "Однажды во время осмотра ризницы он обнаружил надорванную коронку на бриллиантовой митре и обратил на это внимание комиссии, но комиссия, как бы не слушая его, ушла. Перед уходом в отдел юстиции, он с прочими членами комиссии стал отбирать ценности, и обнаружил исчезновение панагии. Считая это за шутку, допущенную Фроловым (одним из членов церковного совета), он попросил его возвратить панагию, но Фролов заявил, что панагию он не брал. И только лишь когда пошли запирать ризницу, он случайно увидел лежащую под шкафом панагию (вот они, укрытые под шкафом ценности!), причем в ней недоставало нескольких камней. Заметив их исчезновение, о. Димитрий попросил Прохватилова (тоже члена церковного совета) поискать камни и при розыске, Фроловым было обнаружено два камня. Тогда ключарь предложил завернуть камни в бумажку и положить внутрь митры. На следующий день эти камни были сданы комиссии". Вообще, упоминаемый здесь Фролов сыграл довольно зловещую роль в этом деле. Человек явно авантюрного склада ума, неизвестно каким образом вошедший в доверие соборного совета, избранный в члены церковного совета и, в довершение всего, получивший на хранение один из трех ключей от соборной ризницы. Доверие к нему распространилось до такой степени, что, по решению соборного совета, без разрешения Фролова ни один человек не мог войти в соборную ризницу. Но возложенным на него доверием Фролов стал пользоваться слишком широко - взяв из церковного ящика 250 миллионов рублей на покупку свеч, которые так и не были куплены, а деньги исчезли. О. Димитрий с большим недоверием относился к Фролову, и постоянно указывал членам соборного совета на его недобросовестность, предлагая убрать его из совета, так как он может наделать немало бед. К сожалению, слова соборного ключаря так и не были услышаны. Трагические же последствия не заставили себя долго ждать, так как камни из бриллиантовой коронки на митре, а также камни из панагии исчезли не без помощи Фролова. Воспользовавшись этим фактом, власти сразу же возбудили уголовное дело, обвинив в сокрытии ценностей и причт, и церковный совет Успенского собора. Фролов стал разносчиком и всевозможных басен о якобы сокрытых в различных уголках Успенского собора сокровищах, что на поверку все оказалось неправдой . Но местная пресса с удовольствием перебирала все эти сплетни. Они также фигурировали в уголовном деле как неопровержимое доказательство. В конце концов, уголовное дело в отношении причта церковного совета Успенского собора переросло в настоящий процесс против духовенства и мирян всей Астраханской епархии. Для пущей важности к обвиняемым - о. Димитрию Стефановскому и 8-ми членам соборного совета, были присоединены в одну "контрреволюционную группу": епископ Анатолий (Соколов), профессор А.А. Дмитриевский, а также несколько священно- и церковнослужителей из сельских храмов епархии. Всего получилось 15-ть человек. Процесс разб
Статья из газеты «Коммунист» о процессе по «Делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей» Хотя процесс был построен по всем юридическим правилам того времени, с участием государственных и общественных обвинителей, а также защиты, подчинен он был своим внутренним, чисто политическим правилам. Власти будто решили произвести суд не столько над церковными служителями, сколько над самой Православной Церковью, пытаясь доказать её контрреволюционность и патологическую враждебность её священнослужителей к существующему строю. Поэтому процесс по большей степени был похож на диспут. Вот, например: «Тархов: Каковы ваши политические убеждения? о. Димитрий Стефановский: Аполитичен. Тархов: А какое государство должно поддерживаться церковью? о. Димитрий: Наша религия уживается с каждым правительством. Но, конечно, церковь поддерживает того, кто её не гонит. Тархов: Значит, вы по отношению к Советской власти настроены доброжелательно. О. Димитрий: Конечно». В это время пресса злобно отзывалась на происходящее на процессе: "Перед трибуналом 60-летний священник Стефановский, один из ключарей богатейшей соборной ризницы. - Почему оказались ценности не значащимися в описи? - Это наш дефект. В ризницу поступило имущество покойного епископа, и мы не знали, следует ли его записывать в опись или нет. Еще был "дефект" забыли занести в опись целый шкаф ценностей из Троицкой церкви. Еще в коробке из-под креста оказались 2 серебряных и 1 золотая цепи, четыре года уже считающиеся утерянными. И так далее, и так далее - целый ряд дефектов. В тяжелейшую минуту величайшего бедствия, когда каждый кусочек серебра мог дать лишний день жизни умирающему от голода в соборной ризнице оказался буквально завал совершенно ненужных (!) нигде не значившихся забытых ценностей. Кто виноват в этом?" Естественно, ответ напрашивался сам собою - о. Димитрий Стефановский. Будто вторя этим сатанинским воплям на страницах газеты "Коммунист" появлялись одна за другой заметки об общих собраниях рабочих на различных астраханских предприятиях, выносивших такие постановления: "Верим в свой ревтрибунал, который привлекает к суровой ответственности тех "отцов
духовных" и их приспешников, которые на словах проповедуют любовь к ближнему, а на деле оставл «Из зала суда» - портрет из газеты «Коммунист» о. Дмитрия Стефановского Приговор напрашивался сам собою, тем более, что, по словам советской прессы: "попы мечтали свалить советскую власть, заменить её столь возлюбленной ими царской властью, о которой подсудимые попы, сидя на скамье подсудимых, совершенно недвусмысленно воздыхали. И не только воздыхали, но, как, например, священник Стефановский, даже вслух высказывали свои симпатии к царской короне, без которой корона патриаршая - сирота, дитя без матери". И все это притом, что обвиняемые явно доказывали свою невиновность. Никто не хотел вслушиваться в их слова. Да и приговор был фактически определен заранее. Все обвиняемые получили различные сроки заключения, впоследствии замененные на условные. Так, о. Димитрий был приговорен к двум годам. После потрясений 1922 года, следующий - 1923 год готовил еще большие потрясения как для о. Димитрия Стефановского, так и для всей Астраханской епархии. Связаны были эти потрясения с проявившемся в мае1922 года обновленчеством. Сначала в Астрахани мало представляли смысл происходивших в Москве перемен. Передачу Святейшим Патриархом Тихоном своих полномочий Высшему Церковному Управлению (созданному обновленцами) считали вполне законной, о чем в начале июля епископ Анатолий объявил на собрании городского духовенства. Но в августе того же 1922 года до Астрахани уже долетели сведения о неканоничности обновленческого ВЦУ, которое обманом похитило власть у патриарха. Тут же большинством астраханского духовенства было выражено недоверие епископу Анатолию, поддерживающему "живоцерковников". Владыка в ответ на это заявил, что он вступил в "Живую Церковь" лишь из тактических соображений, и когда изменятся обстоятельства, он сразу же уйдет от обновленцев. Православных несколько удовлетворило такое заявление епископа, и они не стали порывать с ним канонического общения, хотя и не признавали образованный обновленцами Епархиальный Совет. В Астраханской епархии установилось, таким образом, двоевластие: и православные, и обновленцы поминали за богослужением епископа Анатолия, но между собой не общались. Духовным центром православной общины в то время стал Успенский собор. Сюда из упраздненного местными властями Благовещенского женского монастыря переместился Союз религиозных общин, состоящий из преданного Православию духовенства и мирян. Одним из видных деятелей этого Союза в то время стал и протоиерей Дмитрий Стефановский. После состоявшегося в мае 1923 года обновленческого собора, на котором раскольники поспешили заявить о низложении Святейшего Патриарха, обстановка в Астрахани накалилась. Епископ Анатолий, доселе занимавший неопределенную позицию, конкретно высказался в пользу обновленцев, и потребовал от оставшихся верными Православию церковных общин немедленно подчиниться избранному на лжесоборе Высшему Церковному Совету. Всем не подчинившимся владыка грозил самыми суровыми прещениями. Православные же, в ответ на это, провели собрание Союза религиозных общин при Успенском соборе. Состоялось оно 10 июня, и на нем православные астраханцы единодушно постановили "не считать собор 1923 года каноничным, не признавать его постановлений и не подчиняться ВЦС". К епископу Анатолию была послана особая делегация, приглашавшая его явиться на собрание. Но он, несмотря на двукратное приглашение, не только не явился на собрание, но решительно отказался присоединиться к его решениям и постановлению, заявив посланной к нему делегации, что он считает это собрание «бунтарским против собора». Общее собрание, узнав о мнении епископа, тотчас единогласно постановило считать его отпавшим от Православной Российской Церкви, прервать с ним каноническое общение, "не считать его иерархической главой своих общин, и немедленно вступить в каноническое общение с другим православным епископом". С этого момента началось открытое противостояние между православными и обновленцами. В этой борьбе большую роль играл о. Димитрий Стефановский - его решительность и смелость были необыкновенны. А.И. Кузнецов называет о. Димитрия среди плеяды астраханских священнослужителей "высоконравственных, богато одаренных благочестием" - духовных столпов, опоры Православия в Астраханской епархии. "Верующие шли за ними, находив в них опору, и возлагали на них свои надежды". Таким образом, православные в Астраханской епархии остались без своего архиерея. В то время обстановка сложилась таким
образом, что часть архиереев, подобно епископу Анатолию, "страха ради иудейска" перешли в обновленчество, а остальные, оставшиеся верными Православию, были разбросаны властями по тюрьмам и ссылкам. Особо трагично обстановка сложилась в Поволжье, где у обновленцев были особо сильные позиции. Лишь тайным образом здесь, в марте 1920 года, был рукоположен во епископа вдовый священник Петр (Соколов), который и стал, в звании епископа Сердобского, окормлять православных в Самарской
, Саратовской, Пензенской и Уральской епархиях. К нему-то и отправилась делегация православных астраханцев во главе с о. Димитрием Стефановским, прося его взять под свое окормление астраханские православные приходы. Епископ Петр с радостью согласился, хотя он мог управлять Астраханской епархией только номинально. Но для православных астраханцев и это было большим стимулом. Некоторые современники, хорошо знавшие о. Димитрия, сравнивали его с епископом Петром (Соколовым), на
которого он был похож и внешне и по духу - бы Епископ Петр (Соколов) После 10 июня начался натиск обновленцев на православные приходы г. Астрахани. Пользуясь поддержкой местных властей, обновленцы стали захватывать один за другим астраханские храмы, вытесняли из них православных. В течение лета 1923 года было захвачено более 10 храмов, в том числе и Успенский кафедральный собор. Как ни прискорбно было, но о. Димитрию со своей паствой пришлось покинуть дорогой для него храм. Успенский собор осиротел, проведя еще пять лет в забвении и пустоте под обновленческим игом, пока в 1928 году власти совсем не закрыли его. Отец Димитрий со своими прихожанами перешел в Вознесенскую Единоверческую церковь, что располагалась к северу от кремля. Здесь о. Димитрий получил возможность несколько дней в неделю служить для своих прихожан обедни, молебны, акафисты. Сюда же в Единоверческий храм перебрались и монахини из упраздненного Благовещенского женского монастыря, во главе со своей игуменьей Платонидой (Пасмурновой). Эти монахини стали жить при храме в отдельном, выделенном им помещении, и петь на клиросе. Таким образом, Единоверческий храм стал одним из самых значительных центров Православия в Астрахани. Он всегда был переполнен верующими, которые даже не помещались в нем. В то же время захваченный обновленцами Успенский собор стоял совершенно пустым. Скорбя об этом, бывшие его прихожане писали жалобы местным властям, прося у них вернуть православной общине Успенский собор. В то же время и обновленцы, пытаясь всеми правдами и неправдами вернуть к себе прихожан, просили у властей запретить комбинирование нескольких приходов в одном храме, как это было в Единоверческой церкви. Власти, имея цель помогать обновленцам, содействовали им в их намерениях.
Вознесенская Единоверческая церковь Вскоре, в конце 1923 года, по проискам обновленцев, был арестован отец Димитрий Стефановский. Арестовали его по дикому и бессмысленному обвинению: "за торговлю мощами от Иосифа убиенного, и за торговлю чудес и разных предсказаний". Предлогом для такого обвинения были обнаруженные у отца Димитрия при обыске служба, составленная священномученику Иосифу, и его икона. Вот как сам о. Димитрий отвечал на предъявленное ему обвинение: "Книжка службы Иосифа была причислена к контрреволюционной литературе, но она служба ему церковная, как святому, прославленному на Московском Всероссийском соборе в 1917 году. Иосиф лежит в земле в крепости, и мощи его до сих пор там лежат, и брать и продавать их не было никакой возможности, ибо они были в земле, под сводами пола. Но от него оставалась часть сорочицы (власяницы), в которой был замучен Иосиф. Вот из этой сорочицы маленькие частицы издавна, по желанию народа, отнимались и вшивались в материю (в подушку). К этой-то частице верующие и прикладывались. Но я лично мощами от Иосифа не торговал". Соборный ключарь очень благоговейно относился к астраханскому угоднику - священномученику Иосифу, у гробницы которого он прослужил семь лет. Он был свидетелем многочисленных чудес и исцелений, происходивших у его святых мощей и его власяницы, хранившейся в Успенском соборе. Все это он не скрывал от окружающих, среди которых могли оказаться и нечистоплотные люди, способные донести об этих рассказах в ГПУ. Тем более, что о. Димитрий, не боясь, отправлял службу священномученику Иосифу, что совсем не нравилось большевикам, почитавшим угодника Божия за "ярого монархиста, казненного сторонниками Степана Разина", которого они считали великим революционером. Поэтому большевики старались уничтожить саму память о священномученике Иосифе, и подвергали репрессиям всех открыто почитающих его. Одним из первых пострадал о. Димитрий, осужденный на один год тюремного заключения. Вскоре, по милости Божией, он был амнистирован, отсидев в тюрьме три с половиной месяца. Незадолго до ареста о. Димитрия произошло одно важное событие, о котором необходимо рассказать, т.к. он был непосредственным его участником. Осенью 1923 года по проискам обновленцев был арестован епископ Петр (Соколов), и православные приходы Астраханской епархии вновь оказались без архипастырского окормления. После этого представители православных приходов составили прошение Святейшему Патриарху Тихону, в котором говорилось: "духовенство и миряне города Астрахани и епархии, остающиеся верными исконному православию и Российской Церкви, сыновне и почтительнейше просят Ваше Святейшество возглавить Астраханскую епархию истинно православным епископом, чтобы под его архипастырским водительством разъединенное православное население могло соединиться в одно стадо, и твердо стоять на страже истинного православия». В ответ на это прошение Святейший Патриарх Тихон назначил на Астраханскую кафедру архиепископа Фаддея (Успенского), только что вернувшегося из ссылки. Это был архиерей святой жизни, праведник, аскет. Обрадованные этим известием православные астраханцы послали к архиепископу Фаддею, который после ссылки жил в г. Волоколамске под Москвой, двух священников: о. Димитрия Стефановского и настоятеля городской Крестовоздвиженской церкви о. Василия Смирнова. Вот что рассказывал позже о. Димитрий Стефановский: "Приехали мы в Волоколамск поздно вечером, отыскали дом, где жил владыка. Это была большая рубленная крестьянская изба на окраине города. Внутри дом имел три перегородки, за одной из перегородок жил владыка. В комнате стояла железная кровать, у окна - стол. Единственный стул предназначался владыке, а для нас принесли две табуретки. Владыка принял нас не то, что любезно, а как-то по-монашески кротко. Говорил он тихо и мало. Мы рассказали ему о положении епархиальных дел, о трудностях, переживаемых епархией, об обновленцах. Владыка слушал нас внимательно, кое о чем переспросил. Нас поразила общая скудость обстановки и его бедной одежды, но зато привела в восторг аскетическая внешность, застенчивость и какая-то детская робость. Когда, в конце беседы, мы положили перед ним пакет с деньгами на предстоящие расходы по поездке в Астрахань, владыка густо покраснел, смутился и, отодвигая от себя пакет, сказал: "Что вы, что вы, зачем же деньги. Нет. Нет, не надо, я приеду, приеду". Нам стало неловко, как будто мы сделали что-то очень непристойное или обидное. После чая, поданного молодым келейником, мы собрались уходить. При прощании владыка сказал, чтобы ехали домой одни, его не дожидались бы, и что он приедет 8 или 9 (по ст.ст.) декабря. Особо владыка подчеркнул, чтобы о его приезде не оповещалось, и не устраивали каких-либо встреч или церемоний. Вышли мы от него, и кое-как уговорили келейника взять пакет с деньгами. Он долго отговаривался и, наконец, взял". Прибыл архиепископ Фаддей в Астрахань 9 декабря (по ст.ст.) уже после ареста о. Димитрия. Но, выйдя из тюрьмы, о. Димитрий становится одним из деятельных его помощников. Он фактически везде и всюду сопровождал архиерея, во всех его поездках по епархии, сослужа ему при богослужении. Также о. Димитрий продолжал выполнять и обязанности секретаря при епархии. Теперь за отсутствием Епархиального совета все делопроизводство полностью лежало на нем, тем более, если знать исключительную личность владыки Фаддея, который сознательно устранился от административных дел. Можно понять всю тяжесть и ответственность, лежавшую на о. Димитрие. Все делопроизводство находилось у него в саквояже, который он постоянно носил с собой. Ставленнические грамоты и окружные (пасхальные и рождественские) послания печатала на машинке приемная дочь о. Димитрия - Елизавета, а указы о назначениях выводил от руки сам ключарь. Архиерей ставил на указах и грамотах свою печать, часто даже не всматриваясь в содержание документа - так велико было у него доверие к о. Димитрию, которого он почитал за честнейшего и добросовестнейшего человека. Также под руководством о. Димитрия городское духовенство решало самые насущные вопросы церковной жизни. Вот как описывает это А.И. Кузнецов: "Я помню, что в коридоре архиерейской квартиры днем постоянно находилось духовенство. Что-то обсуждалось, перелистывались страницы книг. Иногда слышал: "надо на завтра позвать о. Иоанна Великанова, ведь он уставщик, и скажет, как быть", или, «почему нет о. Иоанна Болтинского, ведь он обещал принести комментарии к апостольским правилам". Иногда о. Василий Наследышев доказывал какому-нибудь старосте, что "в это воскресенье владыка не может служить у вас, он уже утвердил расписание богослужений на этот месяц". Появлялся о. Димитрий Стефановский, и, обращаясь к о. Евгению Карасеву, спрашивал: "вы ответили в Харабали на запрос священника?", или "вы говорили Жимскому, какую херувимскую надо петь в пятницу?" Обращались к о. Димитрию Стефановскому: "вы составили наряд духовенства на воскресенье?" План богослужений архиерея составлялся здесь же, о. Димитрий показывал его владыке, обычно он с ним соглашался, и один экземпляр прикреплял к стене у единственного стола. Сам о. Димитрий, оставаясь всегда при архиепископе, был теперь причислен к Покровскому храму, хотя и продолжал носить звание соборного ключаря. Правда, его теперь больше называли ключарем при архиерее». В это время о. Димитрий становится кем-то вроде ангела хранителя при владыке Фаддее, совершенно отрешенном от мира и не заботящемся о самом необходимом для себя. О. Димитрий решал все вопросы о поездках по епархии. Как, например, вспоминает А.М. Кузнецов один случай: "Однажды едва я успел переступить порог дома владыки, как ключарь спросил, нет ли у меня с собой денег. Понадобилась какая-то незначительная сумма, и вот весь дом в затруднении. Оказалось, что владыка собирается во Владимировку (сейчас г. Ахтубинск), поезд идет часа через два, а у о. Халева (келейника) нет денег на билет. Случайно подвернулся я, и дело с деньгами было улажено". Следил о. Димитрий и за состоянием здоровья владыки, которое было очень болезненным. Однажды архиепископ Фаддей служил литургию в Покровском храме, и во время херувимской почувствовал себя плохо. Стоявший у престола по правую руку о. Димитрий отвел владыку в кресло, принес воду, нашатырный спирт. Все как будто обошлось, служба продолжалась, но при отпусте случилось то же самое. Следил о. Димитрий и за тем, чтобы владыка не остался голодным. Зная, что владыка мало ест, он всякий раз, когда приход после богослужения приглашал архиерея на чай, предупреждал местное духовенство ни о чем за чаем не поднимать разговоры, если не заговорит сам владыка. После отъезда в ноябре 1926 года архиепископа Фаддея из Астрахани, когда на него были возложены обязанности заместителя Патриаршего местоблюстителя, и ареста его по дороге в городе Кузнецке, Астраханская епархия снова осталась без архиерейского окормления. Назначенный на Астраханскую кафедру архиепископ Иннокентий (Ястребов) не был допущен сюда по указанию из Москвы, и управлял епархией через своего викария - епископа Енотаевского Стефана (Гнедовского). И при нем о. Димитрий Стефановский продолжал выполнять обязанности секретаря епархии. В это же время он переходит из Покровской церкви в Иоанно- Златоустовский храм, где и прослужил, как внештатный бесприходный священник, вплоть до своего ареста в 1929 году. 1 марта 1928 года в Астрахань прибыл новоназначенный на Астраханскую кафедру архиепископ Филипп (Ставицкий). Это был достойнейший приемник памятных астраханцам архиепископа Митрофана (Краснопольского) и архиепископа Фаддея (Успенского). Подобно им, он был поистине ревнителем духовным, не боявшимся даже в самых тяжелейших ситуациях отстаивать истину Православной Церкви. Имея общие духовные устремления, и владыка и о. Димитрий быстро сблизились, можно сказать, стали друзьями. Отец Димитрий оказывал большую поддержку владыке в его борьбе с обновленчеством, отчего живоцерковники пылали лютой ненавистью к этим двум замечательным представителем Астраханского Православия. В скором времени эта неприязнь вылилась в открытую травлю в местной прессе, к которой обновленцы имели свободный доступ. Стали раздаваться голоса о контрреволюционности архиепископа Филиппа и окружающего его духовенства. Последствия всех этих высказываний не заставили себя долго ждать. 7 августа 1929 года были арестованы протоиереи Василий Наследышев и Дмитрий Алимов. 12 сентября - протоиереи Евгений Покровский и Дмитрий Стефановский, а 26 сентября - архиепископ Филипп (Ставицкий). Власти назвали это дело - делом "поповской пятерки", обвинив всех священнослужителей в контрреволюционной агитации и создании контрреволюционной церковной организации. В обвинительном заключении было сказано, что "архиепископ Филипп в миру Ставицкий В.С., священники: Наследышев В., Алимов Д., Покровский Е. и Стефановский Д., как в своих проповедях с амвона в разных церквах г. Астрахани, а также и в частных беседах с верующей массой, призывали таковую к организации воедино, с тем расчетом, чтобы в любой момент выступать единым фронтом, и дать отпор антихристам, которые призывают народ к безверию и отрицают Бога Христа... По прибытии в г. Астрахань в марте месяце 1928 года архиепископа Филиппа Ставицкого В.С., каковой тут же установил тесную связь со священниками Наследышевым, Алимовым, Покровским и Стефановским. Тесную связь указанная группа осуществляла путем сбора заседаний в квартире епископа, каковые проводила исключительно по вечерам. Но что таковая обсуждала, не выяснено... Вместе с этим, как Филипп Ставицкий, а также священники Наследышев, Алимов, Покровский и Стефановский при всяком удобном случае предсказывали темно-верующим массам о неизбежности войны и гибели Сов. власти и т.п." В собранных ОГПУ показаниях постоянно подчеркивалась тесная связь о. Димитрия Стефановского с архиепископом Филиппом: "По прибытии в Астрахань (архиепископа Филиппа)... с момента его приезда, он также вскоре завязал тесную связь со священниками тихоновского течения, как то: Покровским Евгением, Стефановским Дмитрием, Наследышевым Василием и Алимовым Дмитрием.
Через указанную группу священников он проводил свое влияние, и внушал таковым о скором падении Сов. власти" (показание представителя обновленческого духовенства); также: "Стефановский Дмитрий является ключарем епископа Филиппа, который присутствует при всех архиерейских службах и д Астраханский тюремный замок («Белый лебедь»), где во время следствия содержался о. Дмитрий Стефановский Далее следует целый набор обвинений: "Приблизительно в конце января 1929 г. в Афонскую церковь (на кладбище) прибыл епископ Филипп, с которым также прибыл и Стефановский, который в кругу женщин - усердных богомолок, говорил, что вот, православные, надвигается новая война, которая по-прежнему унесет много народа, а война эта, и это произойдет потому, что мы забыли Бога, если бы не было коммунистов и этих подзаборных людишек, сидящих в креслах и указывающих нам, то не было бы такого, и мы жили бы, как раньше, и не было бы такого гонения на религию и безобразия, которые допускают коммунисты, они порастащили церковные ценности в голодное время, нажитые годами, а они их растащили по своим карманам. Вы посмотрите, что они сделали с мощами, все пораскидали, осквернили самые священнейшие предметы, и обезображивают эти мощи в глазах людей. Но, несмотря на это, нам, священнослужителям, под страхом ответственности удалось сохранить до сих пор мощи Иосифа убиенного, еще никем не тронутого". "Как-то в связи с предвыборной кампанией в Совдеп, священник Стефановский приблизительно числа 28-31 января после архиерейской службы в Афонской церкви среди верующих говорил, что скоро ожидается натиск на попов со стороны безбожников и коммунистов, так к этому делу нужно быть готовыми, поэтому вы посмотрите, что эти советские правители делают, повели какую-то чистку, повыбрасывали служащих, я думаю, что это они проделали с целью того, чтобы было побольше голодных людей, и скорее их подчинить вступить в свою партию". "В своих разговорах с темными верующими женщинами, Стефановский высказывал недовольство по отношению к Сов.власти, а именно, - в начале мая с.г., т.е. в момент введения карточной системы на получение хлеба в г. Астрахани, Стефановский, будучи в квартире епископа Филиппа, в коридоре, говорил "вот как священникам придется подыхать с голоду, потому что советские правители лишили нас (?) на получение хлеба, а если дают одну четверть хлеба, то от этой четверти можно подохнуть с голоду. Я думаю, что владыка Филипп правильно говорил, что нам, как духовенству, выступать нигде нельзя, потому что нас все знают, и сейчас же могут посадить в тюрьму, ведь теперь как только скажешь, так уже известно ГПУ. Для того, чтобы нам не быть замеченными, нужно везде повсюду посылать исключительно женщин, старух". "В момент введения карточной системы на получение хлеба, лишения духовенства равных прав с гражданами, при встрече со мной, в начале мая говорил (т.е. о. Димитрий Стефановский), что вот, дожили, что приходится скоро умирать от этой же власти, хлеба не дают, мануфактуры нет, а если и есть, то нам не дают, разве это жизнь, то ли дело было раньше, что хочешь, то и ешь, а при этой анафемской власти придется не только голодать, но и ходить голому". "С Стефановским Дмитрием мне приходилось разговаривать приблизительно числа 25 или 27 апреля с.г. по вопросу заборных (или выборных) книжек на получение хлеба, поэтому он мне сказал, что, вот, дожились, что скоро придется умирать с голоду, нам, как младенцам, начнут давать только одну четверть, разве можно на нее прожить. Эх, были времена, мы жили, а теперь - эти коммунисты только хотят для себя, а для народа они заботиться не хотят, да и где им заботиться, когда они с пьяных глаз ничего не видят. Вы вот посмотрите, какие очереди в магазинах не только за хлебом, но и за мануфактурой. Это все происходит от нераспорядительности местной Сов.власти. Таких порядков, какие происходят в России, нет ни в одной стране, и это потому, что правители происходят из подзаборных людей да жуликов. Раньше эти правители сидели по тюрьмам, а теперь они работают в Сов .аппаратах, то спрашивается, можно ли что ожидать от них хорошего, конечно нет". "Я помню один случай, когда ко мне подошел священник Стефановский. Это дело было в сторожке Петропавловской церкви, и говорил, что плохи наши дела. Скоро придется продавать последние портянки, и платить этим коммунистам налоги". "Приблизительно в конце апреля с.г. я побывал в Афонской церкви, чтобы помолиться и узнать, как они готовятся к встрече Пасхи. Когда я еще прибыл в церковь, то оказалось, что народу было мало и, чтобы отдохнуть, я зашел в сторожку и встретился со священниками Алимовым и Стефановским. Они мне говорили, что в нынешнем году власть запрещает праздновать Пасху. Это, видно, потому, что частным лицам не разрешают привозить и продавать яйца на базарах, привозимые ими украшения для куличей раскидывают по базарной площади. Я спросил, а на каком базаре милиционеры раскидывали украшения? Алимов сказал, что он сам был на Б.Исадах (базаре) и видел; в очередях за хлебом там высказывают недовольство Сов.властью; где это было, чтобы рабочий сидел на 3/4 фунта; такого порядка нет ни в одной стране. После слов Алимова, о. Дмитрий Стефановский стал говорить, что в Советском Союзе обстоит все спокойно, войны нет, транспорт в порядке, а хлеба почему-то нет. А нет его потому, что чины выполняют свой план, а хлеб вывозят за границу, и все остальное тоже, а нам дают, что собаки не едят". "В мае месяце, приблизительно числа 17 или 19 с.г. Алимов совместно со Стефановским и Покровским Евгением проводили среди верующей массы, собравшейся возле сторожки Покровской церкви, которым говорили: Алимов указывал на тяжелое положение церкви от наложенных налогов, и власть через посредство этих налогов предполагает закрыть церкви. Но наша задача верующих должна заключаться в том, чтобы мы организовались также между собою, и на всякий случай дать отпор, когда посягнут на нашу православную церковь. Покровский поддерживал слова Алимова, также говорил, что мы должны от власти требовать о восстановлении духовенства в правах, и полного свободного доступа наших детей в школы для бесплатного обучения. После сказанных слов Стефановский только сказал, что вот православные должны хорошенько подумать над сказанными словами отцов Евгения и Дмитрия..." Также указывалось на неприязнь о. Димитрия Стефановского к обновленчеству: "Стефановский в настоящее время страшно ненавидит обновленчество, и говорит верующим, как это имело место в Златоустовской церкви на паперти числа 5 или 9 мая с.г., он говорил верующим, что обновленческой ереси доверять нельзя, потому что эта ориентация создана специально Сов.властью с расчетом чтобы позакрывать все православные церкви, и обратить таковые под клубы". Вспомнили и то, что в 1923 году Стефановский в Успенском соборе осенью говорил проповедь, в которой указал, что «Сов.власть стремится всячески притеснять духовенство и мирян, с тем расчетом, чтобы закрыть церкви, и посмотрите, сколько церквей закрыто, и сколько невинных верующих и духовенства томится в тюрьмах". На все возложенные на него обвинения О. Димитрий отвечал так: "Виновным себя не признаю, агитации антисоветского характера против существующего порядка управления Сов.власти не проводил и не провожу. Женщин для сбора подписей по приказанию епископа Филиппа я не посылал, и никогда старухам не внушал о надвигающейся войне и о падении Сов.власти. Женщинам об обновленческой ереси никогда не говорил, но говорил, что в обновленческий раскол идти нельзя, потому что они отошли от староправославной церкви, и называются раскольниками. Эти слова я говорил не на паперти Златоустовской церкви, а в частных разговорах с женщинами. Я никогда и нигде не говорил, что обновленческая ориентация создана Сов.властью с тем расчетом, чтобы позакрывать церкви и превратить таковые под клубы, но я считаю, что обновленцы действительно есть агитаторы, которые в своих проповедях, а также и в разговорах, обзывают староцерковников контрреволюционерами без всяких оснований. В Афонской церкви я бывал только с архиереем - архиепископом Филиппом при служении, и если я с кем из причта и говорил, то только по официальным служебным вопросам исключительно религиозного характера. Что же касается на политические темы, то я никогда нигде ни с кем не разговаривал, в виду того, что я в политике совершенно не понимаю".
Проповедь, сказанная о. Дмитрием Стефановским в день Святой Троицы 1929 года (из документов изъятых у него при обыске в 1929 году) Показателен в этом отношении и произведенный следователями ОГПУ допрос о. Димитрия Стефановского, показывающий всю надуманность возведенных против него обвинений: Вопрос: Скажите, говорили ли с Алимовым, что в Сов.стране как будто все в порядке, а хлеба нет, мануфактуры нет и вообще эти советчики выбрасывают на рынок то, что даже собаки не едят, а они выполняют план, да весь хлеб вывозят за границу. Ответ: Не помню случая, чтобы я говорил с Алимовым о политике или о хлебе. Вопрос: Говорили ли вы 25-27 апреля, что, вот, дожились до какого времени, что даже скоро приходится умирать с голоду, т.к. нам, лишенцам, будут давать одну четверть хлеба, а это происходит лишь только от нераспорядительности Сов.власти. Если Вы говорили, то кому именно. Ответ: Я таких слов никому и нигде не говорил, ибо я больше четверти фунта хлеба не поедаю, и плюс к тому, я имею немного в запасе муки, приблизительно около 3-х пудов, и мне не было никакого смысла распространять антисоветские слова. Вопрос: Скажите, говорили ли вы, что коммунистам с пьяных глаз заботиться о народе некогда, если говорили, то кому, и кто именно из коммунистов занимается пьянством? Ответ: Нет, никому не говорил, и я никогда и нигде ни одного коммуниста не видал пьяным. Вопрос: Скажите, часто ли Вы посещали квартиру епископа Филиппа, и если часто, то в какие числа Вы именно посещаете? Ответ: Квартиру епископа Филиппа я посещал очень редко. То есть посещаю только по приглашению, но не чаще одного раза в месяц. Вопрос: Скажите, были ли случаи, что во время Вашего посещения квартиры Филиппа, то в квартире также находились священники Наследышев, Алимов и Покровский, и что вы там обсуждали? Ответ: Если и были случаи, что священники как то: Наследышев, Алимов и Покровский сходились в квартире Филиппа, то на приеме мы бывали по одному, и никто не знает, о чем Филипп говорил с каждым священником в отдельности, потому, что Филипп разговаривает с каждым священником в отдельности и при закрытых дверях. Вопрос: Скажите, были ли вы 21/VIII с.г. в квартире Филиппа и что Вам говорил Филипп, и что вы в свою очередь говорили со священником Покровским. Ответ: Верно, я точно не помню, но приблизительно этого числа я был в квартире епископа Филиппа на приеме, и осматривал полученные с почты антиминсы епископом Филиппом, но откуда он получил, я не помню. По выходе из квартиры, я в коридоре встретился со священником Добронравовым, которого спросил, каким случаем он зашел в квартиру, на что Добронравов мне ответил, что ожидаю получить местечко, т.к. стал плохо жить, но что я еще с ним говорил, - не помню. Мне кажется, что я тут же ушел домой, а он остался в квартире, но сколько он там времени был, я не помню. Из священников также, насколько я помню, были Алимов Дмитрий, Наследышев Василий. Но был ли Покровский, я не помню, и еще, насколько я помню, в квартире была какая-то женщина, но кто она такая, я не помню. Вопрос: Скажите, разговаривали ли вы 5-9 мая с.г. на паперти Златоустовской церкви с женщинами, и говорили ли Вы им, что обновленческой ереси доверять нельзя, потому что эта ориентация создана специально Сов.властью для того, чтобы закрывать православные церкви и превратить таковые под клубы. Если говорили, то укажите имена и фамилии присутствовавших женщин. Ответ: Я в эти дни служил с епископом Филиппом, и как входил, а также и выходил из Златоустовской церкви без задержки, и с женщинами не разговаривал, и даже, возможно, я и не был в эти числа в Златоустовской церкви, потому что мы с епископом служили по разным церквам». Процесс над архиепископом Филиппом и астраханскими священнослужителями, как и в 1922 году, решили превратить в суд над Православной Церковью. С этой целью была развернута целая агитационная программа по опорочиванию арестованных, чтобы через это вызвать ненависть к ним и к вере Православной. Особо постарались в этом деле местные активисты из союза воинствующих безбожников. Вот как они рапортовали о своей проделанной работе: "В связи с открытой контрреволюционной работой "поповской пятерки" во главе с архиепископом Филиппом, нами по линии предприятий, учреждений и школ проведена громадная массовая агитационно-воспитательная работа. Без преувеличения можно сказать, что в абсолютном большинстве школ, учреждений и предприятий проведены доклады и беседы, вынесены резолюции сурового наказания к "святым контрреволюционерам". Неистовые агитаторы доходили подчас в своих требованиях до абсурда, требуя, например, "усекновения главы" для подсудимых. Вакханалия продолжалась и на страницах местной печати, где обвиняемых обливали грязью, обвиняя чуть ли не во всех смертных грехах. Особенно доставалось архиепископу Филиппу и почтенному ключарю о. Димитрию Стефановскому, которого изворотливый корреспондент назвал "адъютантом Филиппа": "Дмитрий Стефановский, личный друг и "адъютант" Филиппа, сопровождавший его во всех разгульных и пьяных разъездах по инструктированию епархии, вместе с ним посещавший квартиры местных торговцев, где пропаганда против Сов.власти совмещалась с дикими попойками" и далее "в начале января Филипп и Стефановский были в Трусове на квартире у одного торговца, где пропили сто пять рублей церковных денег и напились "до положения риз". В ответ на эту гнусную клевету архиепископ Филипп пишет заявление, где показывает все безумие возводимых на него и на о. Димитрия обвинений, напечатанных в газете: "В ответ на эту бесстыдную ложь следует, прежде всего, сказать следующее, что и самих то "разъездов по инструктированию епархии" у меня не было, не было их по той простой причине, что на таковые местной властью не давались разрешения, равным образом, и вести антисоветскую пропаганду у местных купцов, смешанную с дикими попойками, я не мог опять-таки по той простой причине, что за все время своего пребывания в Астрахани я не с одним местным купцом знаком не был, и ни у кого никогда не бывал". В заключение своего заявления, архиепископ Филипп пишет: "Удивляюсь, как автор (статьи) для полноты картины и остроты впечатления не написал, что я кого-либо ограбил и убил". Пожалуй, эти скорбные слова владыки можно было бы отнести к о. Димитрию Стефановскому. Вообще о. Димитрий вел себя во время следствия очень стойко, поддерживая своим мужеством и других заключенных. Так, со слов архиепископа Филиппа, передает А.И. Кузнецов, "однажды на очной ставке в местном ГПУ встретились архиепископ Филипп (Ставицкий) и ключарь, протоиерей о. Димитрий Стефановский. Того и другого безуспешно склоняли примкнуть к обновленчеству, с требованием соответствующей подписи. Когда, наконец, выявилась совершенная безнадежность склонить двух почтенных старцев на измену Православной Церкви, взбесившийся от злости мальчишка-следователь в бессильном остервенении, забывшись, ударил по лицу о. Димитрия Стефановского, вполне подходящего ему по возрасту в деды, последний невозмутимо перенес гнусное оскорбление, сказав лишь недорослю-хулигану: "Как вам не стыдно! Что вы делаете?.. Ведь это для меня не только не оскорбительно, но радует меня до глубины души, и немало не огорчает... Ничего-то вы не понимаете!". Вспоминая этот эпизод, архиепископ Филипп (Ставицкий) говорил, что весь тот день он был в радостном, возвышенном состоянии духа, внутренне преклоняясь пред красотой и величием морального облика своего почтенного о. ключаря". Видимо, местные власти с самого начала использовали арест архиерея и астраханских священнослужителей, чтобы путем насилия, запугав их, склонить в обновленчество. Но ни один из них не склонился на измену Православию, хотя это и гарантировало им свободу. Не склонился на измену и о. Димитрий, хотя здоровье его было очень слабым, и он знал, что не выдержит ссылки. Он до конца отрицал свою вину в предъявляемом обвинении, и после окончания следствия, на постановлении записал: "Вину за собой не признаю и считаю себя невиновным". 3 января 1930 года особое совещание при коллегии ОГПУ слушало дело по обвинению граждан Ставицкого Виталия, Стефановского Дмитрия и других, и приговорило их к высылке через ПП ОГПУ в Севкрай сроком на три года. И это несмотря на то, что медкомиссия, обследовав о. Димитрия, вынесла свой вердикт: "может следовать во все города, кроме местности с северным суровым климатом". О. Димитрий знал, что в Астрахань он уже не вернется. 1 марта 1930 года состоялось его прощание с городом. Заключенных этапом вывели из тюрьмы (Белый Лебедь) и погнали через весь город к железнодорожному вокзалу. Осужденных архиерея и священнослужителей вышла провожать вся Православная Астрахань. Верующие уже ждали у тюрьмы, и толпой отправились за этапом. Чем ближе к вокзалу, тем больше становилось людей, а около вокзала была заполнена уже вся площадь. Конная милиция еле успевала отгонять плачущих и рвущихся к осужденным людей. Слышались крики: "Не подходи, будем стрелять!" Осужденных погружали в телячьи вагоны и отправили на север. В Астрахани у о. Димитрия осталось четыре сестры, супруга и приемная дочь. По рассказу внучатой племянницы о. Димитрия, Галины Николаевны Балакиревой, о. Димитрий со своей супругой Анны Алексеевной очень любили друг друга, но не жили как муж с женой, а как брат с сестрой, сохраняя свое девство. Поэтому своих детей у них не было, а из приюта они взяли сиротку девочку Лизу, которая и стала их дочерью. Поезд умчал несчастных заключенных в северные таежные края, в Усть-Цыльму, один из районных центров Коми АССР. Отсюда ссыльных распределили по окрестным селам и весям. Астраханских изгнанников отправили на первое время в небольшое селение Ижму, которое для о. Димитрия стало и последним его пристанищем. Об этом периоде из его жизни хорошо рассказывает стихотворение, написанное одним из ссыльных священнослужителей, и хранившееся у архиепископа Филиппа: Стихи. (написаны рукой владыки Филиппа) ИЖМА На севере глухом, далеко, Окруженная лесами Стоит Ижма одиноко С однородными домами. Впереди река струиться, И вдалеке много озер, В десятках верст море бурлится; Зверем и рыбе здесь простор. Здесь нет деревьев, нет кустов, Не садят овощей на грядке, Стоят поленицы лишь дров. Дороги, улицы все гладки. Здесь много стариков, старух, Не видно роскоши нарядов, Царит раскольнический дух, Старинных держится обрядов. Зима…деревня вся в снегах. Жильцы так рано засыпают, Спят мирно, как в гробах Лишь огоньки кой где мелькают. Но вот и Ижма ожила… Явились пешие, подводы: То партия ссыльных прибыла Из духовной все породы. Попы, монашки и сектанты, Из всевозможных областей, Пригнаны как бы арестанты, Что бы заключить их в веси сей. Сюрприз для Ижмы был большой: Такие гости здесь не нужны, Но быстро всем дали покой И были добры и радушны. Спокойно все с пути вздохнули, Воздали Господу хвалу, И крепко, сладко тут заснули, Кто на скамье, кто на полу. Настало утро…брезжит свет… Со сна все поднимались Глазам не веря: тюрьмы нет! И сердцем умиляясь. Решетки крепкой здесь не стало, Не щелкают замки и двери Все страшное на миг пропало,- Теперь они уже не звери. Не слышно шума, грязной брани Не пахнет вонью от параши, Свободе нет тюремной грани Свободой дышут отцы наши. Их не гоняют под конвоем, Не слышно криков: «Подтянись». Живут здесь все домашним строем Простор, куда не повернись. Но и со свободой все ж стесненье: В совет нужно являться И, следуя закону, по положенью, Еженедельно отмечаться. И так текут обычно дни… Как тени отцы бродят, Думы всех почти одни,- О доме речи все заводят. Семью невольно вспоминают, Жену старушку и детей, И грустно, тяжко так вздыхают, Скорбя о родине своей. Прошли ведь целы месяца, Как все с семьями разлучены, И потеряли цвет лица, Глубокой грустью удручены. Вестей давно уж нет из дома… Как там питаются, живут? Наверно много нужды, стона, Отцы и сами тоже мрут. Стрый запас весь истощился, Поек - один ячменный хлеб, В тюрьме же каждый истомился, Деньженок тож у многих нет. Жуют сухарики, картошку, Чайком все это растворяют, Но ожживают по немножку И постепенно расцветают. Не слышно ропота на долго, Иссяк кашмар, исчезла тьма.. Все чувствуют отрадно волю, Всем омерзела так тюрьма. У всех на думе лишь одно: Вестей из дома нет? Скорей бы получить письмо, И засиял бы новый свет. Но вот и почта появилась, А с ней посылочки пришли, Вся братия сразу оживилась, На почту быстро все пошли. Все полетели как бы туча, На почте шел быстрый разбор Посылок, писем - цела куча, Веселый слышен разговор. Довольно писем получили, Деньженки тоже попришли, Потом посылочки вручили, Отрадно с почты все пошли. Но много жаждущих известий, Не выдержав, у почты стали, Вскрывали письма все на месте, И страстно, жадно все читали. Одни, прочтя письмо крестились, Другие радостно вздыхали, А у многих слёзы с глаз катились, Отраду все переживали. Теперь уж Слава Творцу Богу, Внутри молитву так творили Будем впредь жить по немногу, Все облегченно говорили. Теперь иная жизнь кипела, Души и сердца грусть ушла, Вся братия повеселела И радостно домой пошла. Время идет… время бежит… И не успели всласть вздохнуть, Как уж другая грусть лежит: Испортится ведь скоро путь… И вот распутие настало, От города до Ижмы разливалось, Вестей из дома вновь не стало, Общение совсем прервалось. И мысль снова к Богу всходит, В душе отчаенье, моленье… К тому же Пасха близ подходит, Но храм закрыт и нет служенья. Какое ж страшное лишенье! Что с старцами - попами будет? Вся жизнь ведь их прошла в моленьи, А в Пасху службы как не будет? Но счастье скоро улыбнулось: Разрешено открыть здесь храм, Все дело сразу повернулось, Воспрянул весь духовный сан. Первый день была суббота - Великий день среди поста, С восторгом двинулась вся рота, Что б проводить умершего Христа. С умилением стояла братия, Смотря на старый - древний храм Угодников Зосимы и Савватия, Подвижников Соловских стран. Вот, и Пасха наступает, Близ подходит ночь святая… Вся природа оживает, Восторг, радость ощущает. Сердце ж наше замирает, Все в голове идет кругом, Мысль от Ижмы убегает В душе у всех встает родной свой дом. Сколько здесь переживаний!… Сколько сладостной мечты!… Целый рой воспоминаний! Один несчастный - ссыльный ты. Ты не видешь малых деток, Далек от сюда родной храм, И как бы не был духом крепок, Не заглушишь сердечных ран. Но что же делать?Божья воля… Так уж нужно быть судьбине, Такова уж, видно доля, Что б встретить Пасху на чужбине И, вот, и полночь… Час великий, роковой Без звона в храме все открыто… Народ идет большой толпой, Все мрачное на миг забыто. Все в брачном одеяньи, Горит во храме свет святой, На лицах всех сиянье, Преобразился лик земной Алтарь…Открылся занавес… Вдруг раздалось: «Христос Воскрес!» Звук огласил и храм и лес, А там понесся до небес. Началось в храме служение, Собрался из ссыльных хор, Раздалось весело пение, В душах и радость и простор Певцов владыка возглавляет, Любитель пенья, видно, он, Устав возможно выполняет, И пению дает известный тон. Служба скоро завершилась, Пошли приветствия, лобзанья, Из храма братья расходилась, И нет как будто грусти - воздыханья. В домах уж столик сервирован, Что есть в запасе - на столе, Но каждый всеж разочарован, - Нет близких сердцу - мы одне. Становиться вдруг мрачно, грустно, Нет восторженного тона, И все съестное так не вкусно, Как было в Пасху оно дома. У многих братий скуден стол, Пасхальные в пути витают, С посылками большой затор И это больше омрачает. Настал и светлый день пасхальный, На небе солнышко играет, В душе веселый тон - вокальный И братия друг друга поздравляет. И снова новы впечатленья: У всех на мыслях дом, приход… О, Боже!Сколько тут волненья, Какой в душе переворот! Пасхальны дни вскоре проходят Весна как будто настает, И свежи мысли то наводит, Краса весенняя встает. Снег понемногу исчезает, Все реки сбосили покров, Природа дружно оживает, Лес ко сплаву уж готов. Закипела здесь работа, Плоты рабочие сплавляют, Бегут с баграми за ротой рота Лес на заводы прогоняют. У ссыльных много интереса К реке толпы их прибывают, Для многих новость сплавка леса И все с любовью наблюдают. Очистилась в конец река, А также в берега вступила, Жизнь потекла совсем не та Здесь ловля рыбы наступили. Ловцы собрали удила, Сидят на берегу часами, Оставили домашние дела. И страстно ловят рыбу сами. Другие ж ходят в лес, в луга Любуются красой природы Но всеж мрачна и туга Для сосланой породы Как не заманчева природа Но каждый мыслит про себя: «Драгая, милая свобода! Увижу ль в когда тебя? Грядущее ж так темно… И хотя тяжка в чужбине доля Но все мы думаем одно: Да будет ж на все Господня воля. Писал не Демьян Бедный - свободный, Но поп бледный - не свободный. Демьян так же запает, Если в Ижму попадет. Но уже летом 1930 года слабое здоровье о. Димитрия, к тому же подорванное при переезде на север, не выдержало. О. Димитрия свалил тиф, который он, при полном своем истощении, уже не смог перенести. 19 августа он скончался в Печерской больнице, и был погребен где-то, вероятно, в общей могиле, куда сваливали всех умерших от изнеможения и болезней заключенных.
Справка о смерти о. Дмитрия Стефановского Умер он с молитвой на устах, с твердой верой и упованием на Господа, не изменив Ему, и, пройдя свой скорбный путь до конца, как исповедник веры Христовой, и единственный посмертной эпитафией ему могли быть слова: "Умер праведник".
Игумен Иосиф (Марьян), настоятель храма иконы Казанской Божьей Матери в с. Ильинка Володарского района Астраханской области
| ||
| ||
|
|
и успевал заняться делами"
ирался особой комиссией Губернского революционного трибунала и проходил в Большом зале (бывший Думский зал,
сейчас актовый зал областной думы). Длился этот процесс 12 дней: с 15 по 27 ноября 1919 года и широко освещался в местной прессе, которая ежедневно все время продолжающегося процесса выдавала в свои номера едкие, карикатурные и подчас очень грубые обзоры "из зала суда".
яют на произвол голодающих, скрывая церковные ценности"
л таким же твердым, прямым, смелым человеком, беззаветно преданным Церкви
елает назначения священников при служении епископа";
